Премия Рунета-2020
Россия
Москва
+9°
Boom metrics
Василий Песков24 июля 2020 7:39

Василий Песков: Беседы при солнце и луне

Воспоминания редактора семейного журнала о природе «Муравейник» Николая Старченко о легендарном журналисте «Комсомолки»
7 лет назад ушел из жизни журналист, путешественник, обозреватель "КП" Василий Михайлович Песков.

7 лет назад ушел из жизни журналист, путешественник, обозреватель "КП" Василий Михайлович Песков.

Фото: Личный архив

Все, кому довелось общаться с Василием Михайловичем Песковым, отмечали его обходительную и дружелюбную общительность (при том, что не терпел фамильярности). Как человек сельского происхождения и склада, он е чурался простонародного стиля, был заядлым коллекционером частушек и анекдотов, включая и забористые, мог поозоровать, разыграть собеседника, пошутковать. Но всегда оставался интеллигентным, доброжелательным, скромным, не допускал какой-либо вульгарности или пошлости, не позволял себе выругаться или оскорбить кого-либо. Высокая культура,глубокая эрудированность, природная философичность делали беседы с ним огромным интеллектуальным удовольствием. И академик, и егерь из заповедника были ему одинаково доступны и равны в разговоре, одинаково интересны.

Но были у Пескова и особые собеседники - близкие по духу, по уровню подготовленности, по доверенности и сокровенности. Внук Дмитрий. Переводчик из Франции Ив Готье. Соратница по природозащитной деятельности Наталья Данилина. Фотохудожник из Оренбурга Сергей Жданов. Профессор-биолог Валентин Пажетнов. И, конечно, Николай Старченко, редактор семейного журнала о природе «Муравейник», с которым Василий Михайлович дружил очень близко, совершая последние семнадцать лет с ним свои экспедиционные путешествия, ведя задушевные ежедневные беседы при солнце и при луне, утром, проснувшись, и вечером, перед сном.

К сожалению, друзьям в голову не приходило записывать эти разговоры на диктофон. А жаль. Представляю, какой бесценный материал мы могли бы получить в подобной записи. Но остались воспоминания Николая Николаевича, которые сегодня, через год после неожиданного скоропостижного ухода Старченко, его семья подготовила к изданию. Главу из этой книги «Счастливая жизнь», любезно предоставленную супругой Старченко Татьяной Викторовной, мы публикуем сегодня.

Николай Старченко (слева) показывает Василию Пескову свежий номер своего журнала «Муравейник». Фото из архива Николая Старченко

Николай Старченко (слева) показывает Василию Пескову свежий номер своего журнала «Муравейник». Фото из архива Николая Старченко

Николай СТАРЧЕНКО. "СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ"

Глава 1

Скоро семь лет минёт с того дня (12 августа 2013 года), как не стало Василия Михайловича Пескова…

И всё это время – особенно в первый год – самые разные люди, его читатели и поклонники всех возрастов обязательно при встрече спрашивали и спрашивают: «А почему он так завещал похоронить себя?» То есть развеять прах у камня на родине, у опушки любимого с детства лесочка.

Как я знаю теперь от сестёр Пескова, задумал он это давно, ещё в свои 42 года. Вместе с журналистом-международником Борисом Стрельниковым они в 1972 году проехали по Америке, в результате чего появилась талантливая книга «Земля за океаном». И есть в ней один примечательный очерк «Давний, хороший друг» – о всемирно известном писателе и художнике-анималисте Эрнесте Сетон-Томпсоне.

В очерке Песков вспоминает своё деревенское детство, когда «самым интересным местом в этом мире были речушка, болотистые чаплыги, ольховый лесок, мокрый луг с жёлтыми трясогузками, куликами и чибисами. День в детстве велик, но и его не хватало, чтобы обегать это великое царство.<…> И вот тогда чья-то умная, внимательная рука подложила девятилетнему «естествоиспытателю» книжку под названием «Животные герои». <…> В книге всё было просто, понятно и очень близко».

«Позже по картинкам на широких полях, – продолжает Василий Михайлович, – я немедленно узнавал дорогие мне книги, разыскивал и прочёл всё, что можно было найти. «Животные, которых я знал», «Из жизни гонимых», «Мустанг-иноходец», «Рольф в лесах», «Маленькие дикари». Я узнал, что писатель и художник всех этих книг – одно и то же лицо, Сетон-Томпсон. Я узнал также, что герои книг – волк Тито, Лобо и Бланка, голубь Арно, лиса Домино, кролик Джек, собака Чинк, индеец Часка – были известны и дороги не только мне одному. Ещё позже, уже опытным глазом перечитывая Сетон-Томпсона, я почувствовал огромные знания и любовь этого человека к природе, необычайную достоверность в каждом слове и в каждом рисунке. Теперь я стал интересоваться самим автором и понял: за книгами стоит яркая, интересная жизнь. Навёл справки в библиотеке: нет ли чего-нибудь о Сетон-Томпсоне? Вдруг старушка библиотекарь сказала: «Минутку», – и вернулась с небольшой книжкой. «Моя жизнь» – прочёл я на обложке… Всё тот же стиль – узкий набор, а на широких полях рисунки: избушка, волчьи следы, бегущий лось, паровоз, утонувший в снегах, всадник на лошади среди прерий…

Книгу я прочёл за ночь, последние листы переворачивал уже при утреннем свете. Эта вторая встреча с Сетон-Томпсоном была серьёзней, чем свидание в детстве. Важным было открытие: человек прожил счастливую жизнь потому, что неустанно трудился и делал любимое дело».

Обратим особое внимание на это: «человек прожил счастливую жизнь потому, что неустанно трудился и делал любимое дело». Такие слова мы с полным правом сегодня можем сказать и о самом Василии Михайловиче. «Я узнал, что писатель и художник – одно и то же лицо». И сам Песков стал и писателем, и фотохудожником.

И вот представим теперь, что, оказавшись на поросших можжевельником и сосняками холмах, в доме дорогого для него человека, Василий Михайлович узнаёт не только много подробностей о жизни здесь Сетон-Томпсона, но и о его кончине, о его необычном завещании. Послушаем автора очерка:

«Восемьдесят шесть лет – пора подведения итогов. Но он не любил говорить о конце. На деликатный вопрос одного из друзей, коротавшего с ним вечера: «Где схоронить?» – он ответил примерно так же, как Лев Толстой: «Какая разница», но так же, как и Толстой, уточнил: «Оставьте этим холмам…»

Волю его исполнили. Урна с прахом стояла в нише постройки. А в 1960 году, в 100-летие со дня рождения Сетон-Томпсона, в деревню съехались почитатели и друзья. Маленький самолёт поднялся сколько мог высоко над холмами и оставил в небе лёгкое облачко. Холмы, встающие друг за другом, – лучший памятник человеку, любившему эти места…»

Николай Старченко и Василий Песков были близкими друзьями.

Николай Старченко и Василий Песков были близкими друзьями.

Фото: facebook.com

Вскоре после путешествия по Соединённым Штатам Америки Василий Песков поехал на родину, в Воронежскую область. Поехал по горькому поводу – умер отец. И на похоронах, на кладбище, отвёл в сторонку сестру Марию, сказал: «Когда я умру, хоронить меня в землю не надо. Я хочу, чтобы меня кремировали, а прах развеяли над моим любимым местом за селом Тресвятским, на опушке леса».

Потрясённая сестра передала эти слова маме, которую очень любил и уважал Василий. Мама, Татьяна Павловна, просто-таки ужаснулась: «Пусть заберёт свои слова обратно!» Мама очень надеялась, что её любимый сын передумает, откажется от своего решения. Но мама через два года умерла, а сёстры Мария, Евдокия и Надежда и совместными усилиями не смогли переубедить старшего брата.

К этому вопросу мы ещё вернёмся в конце моих воспоминаний, а пока я добавлю, что своё намерение Василий Михайлович подтвердил и своей поездкой в 1980 году к памятному камню у Могилёва, где был развеян прах Константина Симонова – согласно его завещанию. С этого года Песков уже решил, что на месте, где будет развеян в своё время его прах, должен обязательно быть камень-валун. Об этом он мне не раз говорил.

Правда, при этом за семнадцать лет нашей дружбы ни разу не обмолвился о последней воле Сетон-Томпсона. Почему? При его-то исключительной откровенности в разговорах со мной? Наверное, не хотел выглядеть последышем американского писателя в таком деликатном деле…

Но вернёмся к очерку В. Пескова. «Особенно любопытно было листать семейный альбом. <…> Это время, когда Эрнест Сетон-Томпсон уже признан, известен. В эти годы он общается с Марком Твеном и президентом, его узнают на улицах…» Как всё повторилось и в жизни Пескова! Он встречался с великим Шолоховым, с первым космонавтом Гагариным, с маршалом Победы Жуковым, с президентами Ельциным и Путиным, а узнавали его не только на улицах, а вообще во всех местах, где есть живые люди, в самых отдалённых селениях.

Примечательно, что когда мы познакомились с Василием Михайловичем летом 1997-го, именно очерк «Давний, хороший друг» первым предложил он «Муравейнику», который и был тут же опубликован в сентябрьском номере. В конце была приписка от редакции:

«Известный журналист и писатель Василий Михайлович Песков, начиная с №1-1998года, в каждом номере «Муравейника» будет рассказывать о самом интересном и захватывающем, чему он был свидетелем и очевидцем за годы и десятилетия своего непрерывного единения–общения с природой. Рассказы будут сопровождаться чудесными фотографиями знаменитого на весь мир автора. А называться это будет просто и мудро: «Дядя Вася рассказывает…».

Конечно, мы гордились, что заполучили такого автора!

Все, кому довелось общаться с Василием Михайловичем Песковым, отмечали его обходительную и дружелюбную общительность

Все, кому довелось общаться с Василием Михайловичем Песковым, отмечали его обходительную и дружелюбную общительность

Фото: Личный архив

А познакомились мы так. Я основал первый в России детский журнал о природе для семейного чтения «Муравейник», в 1994 году вышел в свет его первый номер. Три года потребовалось, чтобы, как говорится, журнал «встал на ноги», чтобы не стыдно было показать его такому взыскательному мастеру, как Василий Песков, необыкновенным талантом которого я восторгался ещё со студенческих лет. И вот я в редакции газеты «Комсомольская правда». Встреча получилась не с первого раза. «Он обычно бывает по средам, после двенадцати часов», – сказали мне и показали, где его рабочее место.

Это была большая комната, отдел иллюстраций, с несколькими столами и компьютерами, где толклось немало народу, а в конце её – небольшой закуток, на двери которого была прикноплена бумажка с надписью: «Заповедник чёрно-белой фотографии». Здесь Песков проявлял и печатал свои фото. Тогда уже появилась цифровая фотография, но он её не признавал, называя «милицейской», то есть съёмкой для милицейского протокола, и до последнего своего дня использовал только плёнку.

И вот в следующую среду скромно подхожу я к нему, поистине живой легенде отечественной журналистики, коротко представляюсь и протягиваю журнал. Он смотрит испытующе, серьёзно, без улыбки, но, взяв журнал и взглянув на обложку, вдруг через секунду преображается, удивлённо-радостно восклицает:

– «Муравейник!» Надо же! Вот это название!

В его голосе звучит уже восхищение. На нас оглядываются, приостанавливаются рядом, и Песков берёт меня под локоть, увлекает в коридор. В тогдашней «Комсомолке» (пока не сгорело здание в 2006-м) был примечательный – прямой и длинный, как взлётная полоса, но немного узковатый коридор, и мы зашагали по нему рядом, по самой середине, не обращая внимания ни на кого, и встречные почти шарахались, безропотно уступая нам дорогу, а Василий Михайлович всё восклицал и восклицал:

– «Муравейник»! Ну надо же, до чего хорошо!

Потом остановил меня у большого, светлого окна, смотрящего на улицу Правды, положил журнал на широкий подоконник и стал уже спокойнее перелистывать, сразу схватывая его суть, содержание и направление.

– Интересно, любопытно… Знаете что? Напишите мне свой домашний телефон прямо вот здесь, на первой странице. Через денёк позвоню.

Позвонил он в тот же вечер.

– Николай, можно на «ты»? Ты намного меня моложе (на 22 года –Н.С.), и так мне, бродяге, привычнее. А журнал у тебя стоящий, буду печататься. Если не возражаешь, давай сделаем ежемесячную рубрику.

– Буду очень рад этому, Василий Михайлович!

Я-то рассчитывал хотя бы на регулярные публикации – например, один раз в квартал, – а тут ежемесячная рубрика самого Пескова!

– Только пусть она стоит не в начале номера, а подальше, где-то во второй половине. И название ей нужно придумать…

Василий Михайлович помолчал, потом предложил:

– В одном издательстве намечается серия моих книг под общим заголовком «Василий Песков рассказывает…» А что, если мы в «Муравейнике», для детей поставим «Дядя Вася рассказывает…»? Или «Дед Вася»?

Тут уж пару секунд помолчал я, и – бодро:

– Нет, – лучше «Дядя Вася»!

– Что ж, давай так. Дедом, в самом деле, я себя ещё не числю…

Ему было тогда 67, а по энергии, по живости души, по активному восприятию мира смотрелся моложе.

– И, знаешь, надо к рубрике фотографию автора. Только маленькую. Размером с почтовую марку.

Забегая вперёд, скажу, что он дал две фотографии: одну в меховой, очень пушистой шапке (для зимних номеров), другую – в кепке. Бывало, готовим к печати апрельский номер, и художественный редактор Галина Григорьевна Рыжкова, глядя на очерк или статью В. Пескова улыбчиво–вопросительно уточняет: «Переодеваем?» Да, весна пришла, значит, ставим фото с кепкой! Однажды в интервью одному библиотечному журналу я мельком упомянул об этом, и в результате получил такой текст: «Николай Николаевич очень заботливо относится к Василию Михайловичу. Следит, чтобы он зимой ходил в тёплой шапке, а летом – в кепке». Я показал это Пескову, и он долго, заливисто смеялся: «Бойся нынешних бабёнок-журналисток. Они всё перевирают! По себе знаю…»

Много лет мы «переодевали» Василия Михайловича, а потом, когда ему исполнилось восемьдесят, он сам попросил:

– Что-то я больно молодой в «Муравейнике». Давай поставим меня нынешнего. Вот эту карточку, в джинсовке и кепке.

Положа руку на сердце, скажу: не было у меня более обязательного, аккуратного и тщательного автора, чем Василий Песков. При всей своей большой славе, при всей несомненной талантливости, он был взыскательный мастер-труженик, уважающий и свой, и чужой труд. При первой нашей деловой встрече он поразил меня тем, что выложил на стол большую папку, где в двенадцати тоже больших конвертах уже лежали его очерки и статьи сразу на весь 1998 год! Мы всё – и тексты, и фото – подробно вместе просмотрели, и душа моя возликовала!

Ещё бы: мало того, что всё это был уникальный материал, полностью готовый к печати (в некоторых конвертах, где было много фотографий, Василий Михайлович даже сделал примерный макет – к слову, почти все свои книги он макетировал сам, не очень доверяя штатным худтехредам), но и сразу резко поднимал творческую планку журнала, заставляя своим примером других авторов тоже максимально подтянуться.

При этом был один вопрос, который меня смущал. Я откровенно сказал Пескову, что живём мы скромно, только за счёт подписки читателей (кстати, ему сразу очень понравилось, что в журнале нет никакой торговой, коммерческой рекламы) и что гонорары тоже весьма скромные. Он меня мягко прервал:

– Я это понимаю. Плати так же, как и другим авторам. Меня не выделяй.

Что я его не выделяю, он видел и по гонорарной ведомости, в которой ежемесячно расписывался наряду с другими авторами. Тогда, в 1998-м, мы ещё не переводили деньги печатающимся у нас москвичам на их сберкнижки и карточки, все с радостью приезжали к нам в редакцию, и не только за гонораром, а привозили свои новые очерки, статьи, фотографии, да и просто повидаться, поговорить в дружеской атмосфере, обменяться новостями и творческими планами. Василий Михайлович, как я уже сказал, всегда сразу, на целый год вперёд, выдавал свои материалы, так что необходимости регулярно ездить к нам в редакцию у него не было, а я (надо сказать, с большой охотой!) ездил к нему сам и с ведомостью, и со свежим номером журнала. Он, добродушно посмеиваясь: «Ну-у, теперь я живу!» – засовывал деньги в нагрудный карман и жадно впивался в журнал, листая страницы с почти умилённым выражением лица, но иногда начинал хмуриться, без обиняков выговаривая замечания. Они почти всегда были точные, по делу, по существу, но порой я уважительно, но твёрдо возражал. Например, упрекающе упирал палец Песков в яркий, броский разворот-вкладку:

– Зачем так много фотографий поставил? Хватило бы одной-двух…

– Одна-две фотографии – это хорошо для газетной полосы. А тут ведь цветной журнал, тем более для детей, здесь соотношение фото и текста совсем иное…

– Ну, вот эти бы фото подсократил и переместил на левую сторону, а на правой ещё что-нибудь другое бы дал. Больше новой информации читатели бы получили…

– Да ведь вкладка тематическая, о природе Якутии! Что я тут дам дополнительное? Жирафа из Африки?

Впрочем, я немного забежал вперёд. Так мы разговаривали-пикировались чуть позже, когда подружились.

Нас сблизила первая же совместная поездка «по Руси». Как-то вечером он позвонил:

– Николай, вот читаю твой журнал и вижу, что ты тоже много ездишь. Может быть, махнём куда-нибудь вместе денька на три-четыре? А то я что-то засиделся…

– С радостью, Василий Михайлович!

У меня как раз была запланирована поездка в старинный тверской городок Вышний Волочёк – на давно обещанную встречу с читателями «Муравейника». Что я и предложил Пескову. Его несколько озадачило, что нужно участвовать в какой-то там встрече:

– Сторонюсь я этого… Всякие церемонии, светские разговоры. А для меня главное – природа! Живописные там места?

Я сказал, что очень живописные – настолько, что сюда приезжают писать пейзажи художники со всей России, что жить будем за городом на Академической даче художников, основанной ещё самим Репиным. Да и Вышний Волочёк – город особенный: он часть былой гидросистемы от Петербурга до Москвы, место древних волоков… Песков сразу этим воодушевился:

– Всё принимается. Едем!

Василий Михайлович жил на Верхней Масловке и, узнав, что мы помчимся по Ленинградскому шоссе, вызвался сам подойти к метро «Динамо»: «Чтоб тебе не крутиться в незнакомых переулках. Сразу прямо и поедем». Ложился спать он поздно, вставал тоже поздно, и намеченное мной время – 8 часов утра – попросил чуть сдвинуть:

– А если в девять? Успеем?

В одном из своих очерков Песков вспоминает деревенское детство,

В одном из своих очерков Песков вспоминает деревенское детство,

Фото: Личный архив

Сразу скажу (пока коротко) о распорядке дня Пескова: вставал он в девять часов утра и до десяти ему можно было позвонить, после чего садился за работу, готовил очередное, еженедельное «Окно в природу» для газеты «Комсомольская правда» и до шести вечера ни на какие телефонные звонки не отвечал. Мы с ним говорили почти ежедневно в 10-11 часов вечера (через, несколько лет он эти наши долгие, душевные разговоры назовёт «ночной молитвой»), а порой и утром, если того требовали обстоятельства.

И вот, прорвавшись через утреннюю «пробку» на Садовом кольце и на Тверской улице, подъезжаю без пяти девять к «Динамо». А Василий Михайлович уже стоит в условленном месте, как говорится, во всей красе путешествующего человека: в джинсовой куртке, в кепке, на груди готовый к ежесекундной работе фотоаппарат, в одной руке – объёмистый рюкзак, в другой – видавший виды тяжёлый кожаный кофр, набитый разнокалиберными объективами, катушками плёнок, запасным фотоаппаратом… Я уложил его вещи в багажник, а вот кофр он не дал, стал мостить на резиновом коврике у своих ног: мол, вдруг срочно понадобится другой объектив? Потом будешь переживать, что в дороге упустил редкий кадр. Едва уговорил его, что нельзя же так, скрючив ноги, ехать три сотни километров, что кофр поставлю за нами так, что он всегда будет под рукой.

Удобно разместившись на переднем сиденье, Василий Михайлович критически взглянул на ветровое стекло:

– А нельзя его протереть получше?

В общем-то, стекло было отнюдь не грязное, по краям только немного запылилось, но я, конечно, достал тряпку и тщательно его протёр.

– Теперь отлично! – просиял Песков. – Люблю всё видеть в дороге. Чтобы обзор был хороший…

Автомобилисты знают, как важно, кто рядом с тобой сидит во время многокилометрового пути. Лучше всего, конечно, если это родной, близкий тебе человек. Удобно и с надёжным другом – особенно, когда едешь в неблизкие края на охоту. А как со знаменитым Василием Песковым? Тут всё сошлось – и душевная близость, и чувство локтя старшего друга. Причём, локтя и в буквальном смысле… Василий Михайлович был мужчина плотный, любил к тому же держать свои крепкие локти широко, часто двигал ими, расширяя пространство и за рабочим столом, и в автомобиле – заметит что-нибудь примечательное у дороги, чувствительно толкнёт меня в бок: «Смотри!» Я согласно кивал головой или коротко отвечал, что «да, увидел, интересно», при этом порой отмечая про себя, что его дружеский толчок мог бы быть и помягче: ведь я веду машину на оживлённом шоссе. Но это ещё что… Увлечётся разговором (ах, какие необыкновенные разговоры бывали у нас в дороге!) и неожиданно хвать меня за руку! А скорость за сто километров… «Василий Михайлович, в кювет улетим!» Отпустит, извиняясь, а через полчаса снова повторит то же. Я уже в первой нашей поездке понял, что вряд ли удастся отучить своего спутника от этой привычки, и в дороге всегда был готов к такой «помехе справа».

Уже при въезде в Вышний Волочёк оказался свидетелем того, как сразу узнают Василия Михайловича самые разные люди. На автозаправке стояла пожилая женщина с ведром брусники, подошла к нашей машине и прямо через лобовое стекло узнала Пескова: «Ой, Василий Михайлович! Никогда ж не думала, не мечтала, что доведётся увидеть Вас живого… Я-то сама учительница, а теперь вот на пенсии ягоды собираю и продаю».

А встреча у нас с читателями «Муравейника» прошла не в библиотеке, как ранее планировалось, а в Вышневолоцком драматическом театре – ведь сам Василий Песков приезжает! К слову, этот театр на один год старше МХАТа, в нем в своё время работала актрисой мама знаменитого певца Муслима Магомаева (в отрочестве он подолгу жил здесь). Зал был полон – со всего района съехались люди, чтобы увидеть и послушать Пескова.

С приветственным словом выступил первый заместитель мэра и мой добрый товарищ по охотничьей тропе Владимир Георгиевич Самуйлов, потом я коротко представил главного гостя, как постоянного автора «Муравейника», а затем всё внимание было обращено на Василия Михайловича.

Василий Песков на обложке семейного журнала о природе «Муравейник»

Василий Песков на обложке семейного журнала о природе «Муравейник»

Первый вопрос ему из зала был такой:

– Почему закрыли телепередачу «В мире животных»?

Ответ чёткий и лаконичный:

– Сказали мне из руководства телеканала: «Ищите спонсора на производство своей передачи» Я ответил: «Никаких спонсоров я искать не буду. Это не моё дело».

Одна пожилая женщина, из первого ряда, восхищённо глядя на Пескова, полуутвердительно спросила:

– У Вас, конечно, есть дачка? Где Вы копаетесь на природе?..

Василий Михайлович разочаровал свою поклонницу отрицательным ответом:

– Если бы у меня была дача, я бы ничего не успевал по своей профессии.

Был и один едкий вопрос от мужчины «демократической» наружности:

– Вот Вы всё заботитесь о таёжнице Агафье Лыковой… А ведь такие Агафьи и в городе есть!

Песков ответил незамедлительно и определённо:

– Они мне неинтересны.

Тут я хочу особо отметить, что и в своём творчестве, и в самой жизни Василий Михайлович неизменно отдавал дань уважения прежде всего интересным людям. Он их постоянно искал! А найдя, всячески потом поддерживал. Человек ему был близок и дорог обязательно какой-то своей «изюминкой», своей пользой обществу.

После двухчасовой встречи с читателями нас ещё взяло в оборот местное телевидение. Впервые я давал интервью в паре с Василием Песковым…

Ночевали мы на Академической даче художников имени И.Е. Репина в двадцати километрах от города, куда добрались уже в темноте. Утром проснувшись – и сразу осматривать окрестности. Что и говорить, пейзаж нам открылся изумительный: лесное озеро Мстино, из которого вытекает река Мста, – и всё это в обрамлении золотой осени. Василий Михайлович, бодро шагавший по берегу, вдруг поморщился, показывая рукой:

– А вот это безобразие…

За изгибом озера – новенькие, явно дорогостоящие дома, грубо вторгшиеся в природную красоту.

– Вот за границей они были бы обязательно упрятаны подальше, в лесу, а тут, вишь, напоказ выставились.

Тут к нам подошли поздороваться и познакомиться два пожилых художника, узнавшие Пескова. Как выяснилось потом, один из них был народный художник России, другой – заслуженный. Василий Михайлович и им повторил то, что уже сказал мне, добавив при этом:

– Что ж вы позволяете такое? Ведь это явное нарушение заповедного режима.

– А вот Вы и напишите, Василий Михайлович! – с просящей ноткой ответствовали художники.

– Да я-то напишу… Но вообще-то всем надо защищать святые места!

Старченко возлагает цветы на мемориальный камень. Фото: из архива Николая Старченко

Старченко возлагает цветы на мемориальный камень. Фото: из архива Николая Старченко

К завтраку в столовую Академички мы явились с отменным аппетитом. Но есть пришлось как на сцене: то и дело к нашему столу подходили засвидетельствовать своё почтение Пескову сильно бородатые живописцы и графики. И даже две, единственные в мужском обществе, неопределённого возраста художницы ринулись за уходящим знаменитым журналистом и писателем, уже на ступеньках крыльца хватая его за рукав, но тут вовремя подъехал наш товарищ, и Василий Михайлович, добродушно посмеиваясь: «Выручил меня!» – быстренько уселся на переднее сиденье газика-вездехода.

И мы двое суток с наслаждением колесили по прекрасному Вышневолоцкому краю, по самым его приметным природным местам. Песков не раз оборачивался ко мне:

– Сюда приедем специально! Сейчас на бегу, ознакомительно, а давай-ка потом выберем отдельное время, ладно?

Так оно и вышло: в последующие годы мы побывали в здешних местах ещё четыре раза.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

17 лет был постоянным спутником Василия Пескова: год назад ушел Николай Старченко

Писатель и журналист оставил воспоминания о Василии Михайловиче, которые семья готовит сейчас к изданию (подробности)

История одной фотографии: как Песков нашел тургеневских певцов

Литература в жизни Василия Михайловича Пескова всегда играла важную роль. Он объездил множество памятных мест русских поэтов и писателей (подробности)