В Мурманск я вылетела, как только появились сообщения: атомный подводный крейсер К-141 лег на грунт.Мы тогда не знали имени «Курск». Не знали количества экипажа.Все подробности: что там, внизу, 117 человек и командир Геннадий Лячин, что порт приписки лодки гарнизон Видяево – мы узнавали по крупицам и отнюдь не от командования. Мы просто на вокзале встречали поезда и кидались в ноги всем приезжающим в военно-морской форме.Там и услышали: были учения. Подводный крейсер Курск выполнял пуск торпеды. Дальше говорили шепотом: была американская подлодка. Моряки не договаривали, но было ясно: в аварии они винят именно наших вероятных противников, тайными соглядатаями присутствовавших на учениях.Дальше совсем страшно. Нам говорили: слышны стуки. Они, затонувшие, там – живы. 100 метров – глубина, на которой лежит подлодка – это ерунда, для современной техники – НИЧТО, почему же экипаж не вытаскивают наверх?Почему их не вытаскивают – это было самым страшным вопросом той командировки. Почему их не вытаскивают? – спрашивали не журналисты, а те самые мичманы на вокзале и ЖЕНЫ живых – тогда еще живых! – членов экипажа. Почему не примут помощь норвежского и британского флота, у которого есть батискафы. Неужели… дальше начиналась область предположений. Говорили, что та американская подлодка чинится на грунте рядом с Курском. Что Курск торпедировал ее, и, чтобы не выдавать военного секрета и не давать повода к войне…Жены моряков плакали. К тому времени я уже пробралась в закрытый приграничный гарнизон Видяево – меня туда провезли в багажнике машины – и сослуживцы гибнущих рассказывали, кто из них задраился в каком отсеке, а Ольга Колесникова – жена того самого капитана Колесникова из песни ДДТ – говорила, что ей снится, как Дима, муж, тонет в мазуте. Рядом с его рабочим местом были цистерны с мазутом. Капитан Колесников пишет нам письмо – это про него.Записки, написанные рукой Дмитрия Колесникова, были подняты в октябре в ходе водолазных работ.Это было горе. Гигантское горе, замешанное на гостайне и приправленное сбивающей с ног нищетой, в которой жили эти ежедневно рискующие жизнью подводники. Дома с выбитыми стеклами. Торчащие из мерзлоты ржавые трубы в обмотке. Поразила сосулька от пола до потолка в кухне одного из этих героев – это было уже осенью, мы приезжали в Видяево не однажды, а вдовы - тогда уже вдовы – пожимали плечами: да ничего особенного, у нас всегда – так.Было стыдно за страну. Непонятно. И очень больно.В дни бедствия «Комсомольская правда» первой напечатала список затонувшего экипажа, пофамильно: штаб Северного флота не выдавал его, и за документ мне пришлось заплатить деньги из командировочных. Еще один штрих к нравственному портрету того времени. Запомнились похороны. Когда стуки прекратились, вдов и журналистов погрузили на корабль и вывезли в Баренцево море. На воду спустили венки. Военный Оркестр играл «Прощание Славянки», и из глаз у трубачей лились слезы. Плакали телеоператоры. Ваша покорная слуга ревела белугой. Вдов держали за руки: их нарочно предупредили, что корабль не пойдет в квадрат с затонувшим Курском. Боялись, что женщины будут кидаться в воду.Запомнились рыжие сопки и бирюзовое море.На рабочем столе у меня стоит фотография АПЛ Курск. Память о людях, профессия которых состоит в том, чтобы отдать жизнь за Родину. В любой момент, когда это понадобится ей.Это было в России - двадцать лет назад...ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ20 лет со дня трагедии подлодки «Курск»: К гибели моряков привела капля воды«Комсомолка» поговорила с автором книги «Курск» и разобрала главные версии самой масштабной подводной катастрофы (подробности)